Что произошло на деле
Что произошло на деле
Для надзора над торговлей и выявления нарушителей понадобилась целая армия чиновников. Среди них были честные революционеры, но большинство составили обыкновенные люди, нашедшие в своей работе поле для взяточничества. Известный отечественный историк Евгений Тар-ле, много работавший во французских провинциальных архивах, приводит в своих трудах о революции документы эпохи, рисующие картину массового обхода законов о максимуме и столь же массовой коррупции.
Трудности снабжения городов, особенно Парижа, продолжали нарастать. Волнения голодной толпы стали фоном и фактором политической борьбы, в которой для побежденных был один исход гильотина. Сокрытие продуктов крестьянами приняло столь широкие масштабы, что приходилось производить у них изъятие с применением вооруженной силы.
Подобно Петрограду и Москве в годы гражданской войны, Париж посылал отряды рабочих для реквизиции хлеба в деревне.
Голод и разруха заставляли власти в Париже и на местах переходить от торговли к прямому распределению. Появились элементы карточной системы снабжения. В Париже хлеб выдавали по особым «бонам» по норме, которая зимой 17931794 гг. составляла сначала один фунт на человека, а потом снижалась до шестой части фунта.
Цены на нормируемые продукты были искусственно низкими, поскольку муниципалитет давал дотацию.
Максимум, введенный законом от 29 сентября 1793г., просуществовал в течение года с лишним, пережив падение якобинской диктатуры. Термидорианские власти отменили его в декабре 1794г.
Обесценение денег
Повышение цен и обесценение денег происходило на всех трех этапах существования революционных ассигнатов монархическом (1789-1792), якобинском (1792-1794) и термидорианском (1794-1797).
Однако размеры и формы обесценения были неодинаковы, и ряд важных закономерностей инфляции четко проявился в этих различиях. При инфляции деньги обесцениваются, во-первых, по отношению к товарам, во-вторых, к золоту и серебру, в-третьих, к иностранным валютам. Хотя все три процесса имеют одну природу, они происходят обычно неравномерно, что может порождать сложные экономические и социальные последствия. Как мы теперь, к примеру, знаем на собственном российском опыте, более быстрый рост курса (цены) иностранной валюты по сравнению с общим уровнем цен может обогащать экспортеров и разорять импортеров. Еще лучше знаем мы, что товаром, цена которого обычно повышается в последнюю очередь, является труд.
И уж совсем отстают пенсии, которые можно понимать как оплату прошлого труда, отданного человеком на протяжении жизни.
Статистика обесценения денег Французской революции может быть лишь очень приблизительной. Два века назад еще не было индексов товарных цен, и ученые пытаются теперь конструировать их на базе неполной и неточной информации. В течение первых лет революции государственная власть отказывалась признавать обесценение бумажных денег к драгоценным металлам, присваивая им так называемый принудительный курс; в этих условиях обесценение выявлялось на черном рынке, нелегальном и порой смертельно опасном.
Наконец, война и разрыв связей с внешним миром исключали сколько-нибудь нормальный валютный рынок.
На первом этапе инфляции (1789-1792) рост цен в среднем несколько отставал от увеличения денежной массы. Даже к июню 1793г. цена хлеба в Париже и департаменте Алье была лишь в 2,2 раза, мяса в 2,2-2,4 раза, яиц в 2-3 раза выше, чем в 1789 г. [27, с. 83]. По сравнению с эмиссией это было немного, но совсем иное впечатление получается, если мы учтем, что оплата труда едва ли вообще повысилась за этот период.
Далее наступает характерный перелом в инфляционном процессе: цены растут быстрее, чем денежная масса. Этот разрыв особенно увеличивается на третьем (термидорианском) этапе. Денежная масса к марту 1796 г. превышала цифру 1789 г. в 16-17 раз, а уровень (индекс) товарных цен, по грубым оценкам, в это время был примерно в 390 раз выше [27, с. 84].
Ученые объясняют этот разрыв рядом факторов. Во-первых, возросла скорость обращения денег. При сильной инфляции и высоких инфляционных ожиданиях все стремятся скорее избавиться от бумажек: они, как говорится, жгут руки.
Но если бумажный ливр «вертится» в пять раз быстрее, чем раньше, то это равносильно тому, как если бы «вертелись» пять ливров. Увеличение скорости обращения дополняет эмиссию в качестве фактора роста цен. Во-вторых, война и блокада отрезали Францию от обычных каналов торговли, поэтому все импортные товары подорожали сверх меры, а это подталкивало общий уровень цен.
В-третьих, разруха, неурожаи, припрятывание продуктов крестьянами гнали вверх цены на продовольствие, особенно на хлеб, совсем независимо от денежного фактора.
Многократное повышение цен вызвало изменения в купюрной структуре эмиссии. Ливровые и более мелкие купюры оказались практически бесполезными. Самой мелкой реально стала купюра в 5 ливров. В 1794 г. была выпущена купюра в 5000 ливров, которая скоро заняла центральное место в обращении. Когда в 1796 г. был подведен эмиссионный итог, то оказалось, что пятитысячники по ценности составили 35% всей денежной массы.
До более крупных номиналов дело не дошло.
Выпуская бумажки, которые стоят ему лишь затрат на печатание, и оплачивая ими товары и услуги, государство как бы облагает народное хозяйство, в сущности население, особым эмиссионным налогом. Для государства это форма дохода. Но ему приходится платить все более высокие цены за эти товары и услуги, в результате чего эмиссионный доход уменьшается. Если в 1792 г. каждый миллион выпущенных ассигнатов приносил государству доход в сумме 654 тысячи ливров, то в 1795г. эта величина уменьшилась до 67 тысяч, а в первые месяцы 1796г. сошла на нет (4 тысячи ливров).
Когда эмиссионный доход уравнивается с затратами на печатание денег, эмиссия, так сказать, умирает естественной смертью, что и произошло в 1796г. [27, с. 89].
Государство с самого начала не могло и не хотело разменивать ассигнаты на металлические деньги по номиналу. Поэтому обесценение ассигнатов к звонкой монете обнаруживается уже в 1790г. В среднем они расценивались на 510% дешевле металла (эту величину принято называть лажем). К марту 1793г. лаж достиг 50%).
Примерно в такой же мере обесценились ассигнаты по отношению к английской и голландской твердой валюте.
Однако если до крушения монархии правительство терпело разную оценку бумажных и металлических денег, то республика отказалась признать этот реальный факт и начала с ним борьбу, которая велась, естественно, подлинно революционными методами. Декрет Конвента от 11 апреля 1793г. установил наказание в виде 6 лет каторги за обмен ассигнатов на золото и серебро ниже номинала и за любые сделки, включавшие условие о разной сумме денег в ассигнатах и металле. Отказ от приема ассигнатов по любым платежам карался штрафом и конфискацией денег. Принятие этого декрета сопровождалось обычной революционной и патриотической риторикой при полном пренебрежении законами экономики.
Сторонники драконовских мер настаивали, что, допуская разную оценку ассигнатов и металла, правительство «разрушает принципы республики» и «подрывает доверие граждан». При этом на передний план выдвигался классовый подход:
мол, «торговля деньгами» обогащает спекулянтов и грабит трудящихся, поскольку дорожают жизненно необходимые предметы потребления. Если это и было до известной степени справедливо, логика подобных утверждений была ложной: продукты дорожали вовсе не по причине «дискриминации» бумажных денег, а потому, что их выпуск выходил далеко за пределы потребностей оборота.
При якобинской диктатуре вводятся совершенно зверские законы, карающие не только за установление разных цен в бумажках и металле, но и за разговоры, клонящиеся к дискредитации ассигнатов, и за недоно-шение о «денежных преступлениях», которые к тому же объявляются содействием врагам революции. За эти преступления вводится смертная казнь с конфискацией имущества, а доносчикам обещается денежная награда. Преследования «подрывных действий» против ассигнатов становятся составной частью тотального политического террора.
Но все эти меры не могли установить равноценность ассигнатов и металла. Обменные операции с деньгами уходят в глубокое подполье. Все более настойчивыми становятся требования пойти дальше и ввести декларирование гражданами владения драгоценными металлами и конфискацию их при малейшем нарушении революционных законов.
Однако на эту меру не пошел даже якобинский Конвент, «завещав» ее русской большевистской революции.
До августа 1792г. выпускались ассигнаты с портретом короля. После этого они стали республиканскими, а старые бумажки постепенно изымались. В отдаленных провинциях, особенно там, где население вело войну против парижского правительства, королевские ассигнаты расценивались дороже республиканских, причем наценка доходила до 15%. Среди крестьян было распространено убеждение, что в случае восстановления монархии республиканские деньги будут отменены, а королевские нет. Якобинцы установили жесткие сроки обмена старых денег на новые, а после истечения сроков аннулировали купюры с королем.
Эта мера подавалась как сугубо политическая. Яростный Дантон гремел в Конвенте: «Богачи трепещут^ перед этим законом, но я знаю: все, что гибельно для этих людей, выгодно для народа» [29, с. 95].
