Причастие
Важнейшие из ее средств погоня и облава. Они применяются против одинокого большого зверя либо против многих, при появлении стаи ударяющихся в массовое бегство.
Жертва всегда в движении, за ней приходится гнаться. Решает стремительность движения стаи, которая должна бежать быстрее, чтобы утомить и загнать жертву. Если животных много и их удалось обложить со всех сторон, массовое бегство превращается в панику: каждый на свой страх и риск старается вырваться из вражеского кольца.
Охота движется на большом и разнообразном пространстве. В случае, если преследуется одно животное, стая существует, пока жертва старается спасти свою шкуру. Возбуждение во время охоты растет, оно выражается в криках, которыми обмениваются охотники, вызывая друг в друге жажду крови.
Концентрация на предмете, который постоянно в движении, исчезает из виду, снова возникает, вдруг теряется, так что его приходится искать, но, терзаемый смертельным ужасом, не может вырваться из поля смертоносного внимания, эта концентрация для всех одна.
У всех в глазах одно и то же, все стремятся к одному и тому же предмету. Сокращающееся расстояние между стаей и жертвой сокращается для каждого. У стаи общий смертоносный пульс. Ровный во время погони в меняющихся ландшафтах, он становится тем чаще, чем ближе преследуемое животное. Когда оно настигнуто, каждый хочет нанести смертельный удар, стрелы и копья концентрируются на одном существе.
Они продления жадных взоров во время погони. Идет ли речь об одном большом животном или о многих мелких если охотилась вся стая, добычу нужно распределить между ее членами. Происходящее при этом прямо противоположно процессу образования стаи.
Каждый хочет урвать для себя как можно больше. Если бы дележ шел без правил, если бы не существовало на этот счет древнего закона и авторитетов, следящих за его соблюдением, все завершилось бы мордобоем и взаимным истреблением. Закон дележа самый древний закон.
Существуют две совершенно разные его версии. Согласно первой, добычу делят между собой только охотники. Согласно другой, в дележе участвуют также женщины и мужчины, не входившие в охотничью стаю.
Предстоятелю дележа, который должен следить, чтобы все шло по правилам, первоначально от этой должности никаких выгод не доставалось. Могло даже случаться, как при китовой охоте у некоторых эскимосских племен, что из соображений достоинства он отказывался от собственной доли. Ощущение общности добытого сидело очень глубоко: у сибирских коряков идеальный охотник приглашал всех пользоваться его добычей, а сам довольствовался тем, что останется. Закон дележа крайне сложен и изменчив.
Почетная доля отнюдь не всегда положена тому, кто нанес смертельный удар. Иногда на нее вправе рассчитывать тот, кто первым увидел зверя. Но и тот, кто только издалека видел схватку, может претендовать на часть добычи. Свидетели в этом случае рассматриваются как соучастники, они переживали борьбу и могут насладиться ее плодами. Я упоминаю об этих крайних и не часто встречающихся случаях, чтобы показать, как сильно пронизывающее стаю ощущение общности.
Но по каким бы правилам ни организовывался дележ, главное, на что ориентируются, это обнаружение и убийство зверя. Существенное различие между охотящейся и военной стаей состоит в двоякой позиции последней. Когда горящая местью группа стремится догнать и наказать одного-единственного человека, то здесь налицо структура типа охотящейся стаи. Если же этот человек принадлежит к другой группе, которая не хочет его отдавать, то вскоре стая выступает против стаи. Враждебные группы не очень отличаются друг от друга.
Это люди, мужчины, воины. В первоначальной форме ведения войны они так похожи, что их трудно различить. Нападают они одинаковым образом, вооружение у них почти одно и то же. С обеих сторон звучат дикие угрожающие крики. У них обеих одно и то же намерение.
В противоположность этому позиция охотящейся стаи односторонняя: животные, на которых она охотится, не пытаются окружить и преследовать человека. Они бегут, а если иногда и переходят к обороне, то лишь в момент перед самым убийством. Чаще всего они просто не в состоянии защититься от человека.
Для военной стаи характерно и это главный ее признак наличие второй стаи, которая планирует по отношению к первой то же самое, что первая по отношению к ней. Эта раздвоенность неизбежна и граница между ними абсолютна, если речь идет о состоянии войны. Что они планируют друг против друга, становится ясно из сообщения о походе южноамериканского племени таулипанг против враждебного племени пишауко.
Это дословная передача рассказа одного из воинов-таулипангов; в нем есть все, что нужно знать о военной стае. Рассказчик воодушевлен и полон впечатлений, он изображает события изнутри, со своей точки зрения, в их наготе, столь же правдивой, сколь жуткой, и в своем роде неповторимой.
Вначале была дружба между таулипангами и пишауко. Потом они поспорили из-за женщин. Сначала пишауко убили нескольких таулипангов, напав на них в лесу. Потом они убили молодого таулипанга и одну женщину, потом еще трех таулипангов в лесу.
Так пишауко хотели раз за разом уничтожить все племя таулипанг. Они приблизились к тому месту, где жили пишауко. Маникуза послал пятерых мужчин к дому пишауко, чтобы разведать, все ли они там. Все были там.
Это был большой дом, окруженный частоколом. Разведчики вернулись и рассказали это вождю. Тогда старый вождь и трое вождей произнесли колдовство над перебродившей массой кашири. Они сделали то же самое над красками, и белой глиной, и над боевыми дубинками. У стариков были только луки и стрелы с железными наконечниками, никакого огнестрельного оружия.
У других были ружья и дробь. Каждый имел при себе мешок дроби и шесть банок пороха. Все эти вещи тоже заколдовали. Потом они разукрасили себя белыми и красными полосами начиная со лба: красная полоса вверху и белая внизу, через все лицо.
У себя на груди каждый нарисовал три полосы попеременно: сверху красная, снизу белая и то же самое на обоих предплечьях, чтобы воины могли узнать друг друга. И женщины разрисовали себя так же. Тогда Маникуза приказал развести водой массу кашири.
Разведчики сказали, что в домах очень много людей. Там был один очень большой дом и три маленьких в стороне от него. У пишауко было гораздо больше людей, чем у таулипангов. Таулипангов было всего пятнадцать и, кроме того, один арекуна. Они выпили кашири, каждый по полной калебасе, чтобы стать храбрыми.
После этого Маникуза сказал: Этот вот стреляет первым! Пока он заряжает свое ружье, стреляет другой. И так один за другим!
Он разделил всех на три отделения, каждое по пять человек, и сказал им, где стать вокруг дома. Он сказал: Ни одного выстрела не делайте без пользы! Если человек упал, пусть лежит, стреляйте по тому, кто стоит!
Остальные пишауко, которые были в трех маленьких домах, убежали и рассеялись в окружающих горах. Там они живут и сейчас, смертельные враги других племен и тайные убийцы, особенно ненавидящие таулипангов.
Своего погибшего старого вождя таулипанги похоронили на площади. Еще двое из них были легко ранены дробью в живот. Затем с криками хей-хей-хей-хей-хей! они повернули к дому.
Дома они нашли заботливо приготовленные лежанки.
Спор завязался из-за женщин. Несколько человек убиты. Но отмечена только гибель своих, убитых чужими. С этого момента царит непоколебимая вера в то, что целью врага является уничтожение всего племени таулипангов. Вождь хорошо знает всех, кого призвал, их немного, всего 16 вместе с человеком из соседнего племени, и все знают, чего ждать друг от друга в бою.
Соблюдается строгий пост, питаться можно только мелкой рыбешкой. Из перебродившей массы готовится крепкий напиток. Его пьют для храбрости перед битвой. Красками нарисовано нечто вроде военной формы, чтобы воины могли узнать друг друга.
Все, что относится к снаряжению воина, в особенности оружие, подвергается колдовству. Таким образом оно приобретает волшебную силу.
Когда группа приблизилась к вражескому поселку, послали разведчиков посмотреть, все ли дома. Все оказались на месте. Ночь, но в доме не спят. У ложа больного сидит знахарь, все остальные собрались вокруг.
Колдун, более недоверчивый, чем все остальные, настороже и чувствует опасность. Кто-то идет!, говорит он и вскоре сообщает: Они уже здесь! Вождь в доме знает, о ком идет речь. Есть только один человек, во враждебности которого он не сомневается.
Но он также не сомневается в неизбежности гибели врага. Он отсюда не вернется. Здесь кончится его жизнь! Слепота того, кому предстоит умереть, столь же примечательна, сколь и колебания того, кто должен нанести удар.
Вождь ничего не предпринимает, хотя беда уже разразилась.
Вспыхивает подожженный женщинами дом, и его обитатели выскакивают наружу. Они не видят, кто палит по ним из темноты, являя собой в то же время прекрасно освещенную мишень. Враги врываются в ограду и набрасываются на них с дубинками. История их гибели исчерпывается несколькими фразами.
Речь идет, собственно, не о битве, а о полном истреблении. Плачущие дети брошены в огонь. Мертвых одного за другим разрезают на куски. Один выживший, измазанный кровью и прячущийся под трупами, разделяет их судьбу. Мертвого вождя растягивают на дереве и стреляют в него, пока он не распадается на части.
Ужасной кульминацией становится осквернение мертвой женщины. Все окончательно исчезает в огне,
Немногие обитатели соседних маленьких домов, спасшиеся в горах, так и живут там как тайные убийцы.
К этому изображению военной стаи нечего добавить. Среди бесчисленных сообщений подобного рода это самое правдоподобное и откровенное в своей наготе. Здесь не упущено ничего, о чем должно быть сказано, рассказчик ничего не смягчил и не приукрасил.
Оплакивающая стая Самое впечатляющее изображение оплакивающей стаи из тех, что мне известны, относится к племени варрамунга, обитающему в Центральной Австралии.
Еще до того, как страдалец испустил последний вздох, соплеменники начали рыдать и наносить себе раны. Как только стало известно, что конец близок, мужчины со всей возможной быстротой бросились к месту, где он лежал. Некоторые из женщин, также сбежавшихся со всех концов поселка, попадали на тело умирающего, тогда как другие стояли или сидели вокруг и тыкали себе в голову острыми концами вил и мотыг. По лицам текла кровь, слышался непрерывный рыдающий вопль. Примчавшиеся мужчины бросались на лежащего, женщины поднимались, уступая им место, пока, наконец, умирающий совсем не исчез под массой копошащихся тел.
Вдруг, пронзительно крича, появился человек, размахивающий каменным ножом. Неожиданными ударами он рассек себе мускулы на бедрах и, будучи не в состоянии держаться на ногах, рухнул на груду тел. Его мать, жена и сестры вытащили его из этой кучи и припали устами к зияющим ранам, а он лежал на земле измученный и беспомощный. Постепенно масса темных тел распалась, и можно было видеть несчастного больного, ставшего предметом или, скорее, жертвой этой благонамеренной демонстрации преданности и горя.
Он и раньше был болен; теперь, когда друзья оставили его, ему стало много хуже. Было ясно, что долго он не протянет. Рыдания и плач продолжались.
Зашло солнце, на стоянке стало темно. Этим же вечером он умер. Тут рыдания и вопли стали еще громче, чем прежде. Мужчины и женщины, будто сошедшие с ума от горя, носились взад и вперед, нанося себе раны ножами и острыми палками. Женщины били кого попало дубинками по головам, и никто не делал попытки уклониться от ударов.
Из этого изображения, которое можно дополнить многими подобными, сразу однозначно следует, что речь идет прежде всего о возбуждении. В событие вплетается множество намерений, и все их надо учитывать. Но самым важным является возбуждение как таковое такое состояние, когда все вместе должны о чем-то рыдать.
Неистовство рыданий, их длительность, их возобновление на следующий день на новой стоянке, удивительный ритм, с которым они усиливаются, ослабевают и даже после полного изнеможения начинаются вновь, все это могло бы служить достаточным доказательством того, что здесь прежде всего речь идет о возбуждении совместного плача. Благодаря знакомству даже с этим единственным случаем, характерным для австралийских аборигенов, можно увидеть, почему это возбуждение понимается как возбуждение стаи и почему представляется необходимым ввести для нее обозначение оплакивающая стая. Что означает эта куча мала с умирающим в основании, клубок тел, стремящихся быть к нему поближе? Сказано, что лежащие на нем женщины поднимаются, уступая место мужчинам, как будто последние или, по крайней мере, некоторые из них имеют право на большую близость.
Каковы бы ни были объяснения, которые дают этому клубку сами аборигены, в действительности происходит вот что: груда тел еще раз принимает умирающего вовнутрь самой себя.
В груде плотность стаи, физическая близость ее членов максимальна, она уже не может стать больше, чем есть. Умирающий ее часть, он принадлежит им, они принимают его к себе обратно. Поскольку он не может стоять среди них, они ложатся к нему. Кто полагает, что имеет на него право, борется за то, чтобы попасть в кучу, центр которой умирающий.
Они словно хотят умереть вместе с ним: наносимые самим себе раны, отчаянные броски в клубок тел или просто на землю, падения от ран, все это должно показать, сколь всерьез вопринимается ими происходящее. Возможно, правильнее было бы сказать, что они хотят сравняться с ним. Они, однако, не собираются умирать на самом деле. Что долж- Однако ей свойственно и отталкивание мертвого, когда он уже мертв. Переход от неистовых попыток удержать и вернуть умирающего к выталкиванию и изоляции мертвого придает оплакивающей стае ее особенную динамику.
Тут же ночью спешно избавляются от тела. Уничтожаются все следы его пребывания на земле: его инструменты, хижина, все, что ему принадлежит. Даже стоянка, где он жил вместе с другими, разрушена и сожжена. Внезапно все вооружились против него.
Он стал опасен, потому что уже ушел. Его может обуять зависть к живущим, и он станет им мстить за то, что мертв. Все знаки преданности и даже соединение тел не смогли его удержать.
Свойственная мертвым злоба сделала его врагом, уловками и хитростью он может проникнуть в их ряды, и им нужно тоже быть хитрыми, чтобы защитить себя.
На новой стоянке плач продолжается. Возбуждение, придававшее группе столь мощное чувство единения, спадает не сразу. Это чувство нужно теперь даже больше, чем когда-либо, ибо налицо опасность.
Продолжается нанесение ран, и боль выставляется напоказ. Все это напоминает войну, только то, что на войне причиняет враг, тут делают себе сами. Мужчина с 23 шрамами от таких ран носит их как знаки доблести, как будто бы они получены в военных походах.
Нужно спросить себя: заключается ли в этом единственный смысл опасных ран, наносимых при таких обстоятельствах? Кажется, что женщины заходят здесь даже дальше, чем мужчины, во всяком случае, они демонстрируют больше выносливости в плаче. В этом самокалечении чувствуется ярость из-за бессилия перед смертью. Человек словно наказывает себя за смерть.
Можно также предположить, что член группы демонстрирует на собственном теле рану, нанесенную всей группе. Но разрушению подвергаются и собственные строения, как бы жалки они ни были, и это напоминает свойственную массе, какой мы ее знаем, страсть к разрушению, уже разъясненную в другом месте. Благодаря разрушению всего обособленного, что равносильно самоосуществлению стаи, она сохраняет себя, и еще четче становится черта, отделяющая ее от времени, когда приходит беда. Все начинается вновь, и начинается именно в состоянии могучего совместного возбуждения.
Приумножающая стая На какой из народов, живущих в естественном состоянии, ни поглядишь, бросаются в глаза события, концентрирующие его существование, это охотничьи, военные и оплакивающие стаи. Жизненный процесс этих трех видов стаи ясен, в них во всех есть нечто стихийное. Там, где одна или другая из них вытеснены на задний план, обычно обнаруживаются пережитки, доказывающие их наличие и значение в прошлом.
Более сложное явление представляет собой приумножающая или умножающая стая. В дальнейшем эти названия будут употребляться как взаимозаменяемые. Значение этой стаи огромно, ибо именно она явилась главной движущей силой человеческих завоеваний. Она добыла человеку Землю и она создает все более богатые цивилизации. Ее влияние еще не выявлено во всем его значении и последствиях, ибо понятие размножения исказило и затемнило собственно процессы умножения.
Ее с самого начала нужно брать только в связи с явлением превращения.
Первобытные люди, в малом числе кочующие по огромным и часто пустым пространствам, сталкиваются с превосходящим количеством животных. Не обязательно все они враждебны, большинство для человека не опасны. Однако многие из них существуют в громадных количествах идет ли речь о стадах диких баранов или бизонов, о рыбе или саранче, муравьях или пчелах, по сравнению с их числом число людей исчезающе мало.
Ибо человеческое потомство скудно. Дети являются на свет поодиночке, и нужно очень долго ждать, пока они появятся. Не подлежит сомнению, что человек, как только стал таковым, захотел, чтобы его стало больше. Все формы верований, мифы, ритуалы и церемонии исполнены этим желанием. Примеров множество.
С некоторыми из них мы познакомимся в ходе исследования. Поскольку все, что нацелено на умножение численности, носило стихийный характер, можно удивиться, почему в начале этой главы подчеркнута сложность умножающей стаи. По размышлении, однако, станет ясно, почему она выступает во множестве разных форм. Она есть повсюду, особенно там, где это естественно предположить.
Но есть у нее и свои особые укрытия, откуда она вдруг является, когда ее меньше всего ждут. Там, где редки дожди, он сосредоточивается на вызывании дождя. Все существа, как и он сам, не живут без воды. Поэтому во многих областях Земли ритуалы вызывания дождя и ритуалы умножения слились воедино.
Исполняет ли танец дождя все племя или, как у индейцев пуэбло, все толпятся вокруг наколдовывающего дождь шамана, состояние группы в любом подобном случае есть состояние умножающей стаи.
Чтобы увидеть тесную взаимосвязь между умножением и превращением, надо подробнее разобрать ритуалы австралийцев. О них имеются точные данные, охватывающие более чем пол столетия исследований.
Предки, о которых сообщают космогонические мифы австралийцев, замечательные создания: это двойные существа, частью животные, частью люди, точнее сказать, и то, и другое. Ими были введены ритуалы, которых люди держатся, поскольку таков наказ предков. Замечательно, что каждый из предков связывает человека с одним вполне определенным родом животных или растений.
Так, предок-кенгуру одновременно и кенгуру, и человек, предок-эму одновременно человек и эму. Не бывает так, чтобы в одном предке были представлены два разных животных. Всегда присутствует человек одна, так сказать, половина, другая же половина определенное животное.
Только никак нельзя убедительно доказать, что оба одновременно представлены в одном образе: свойства обоих, с нашей точки зрения, наивнейшим и удивительнейшим образом перемешаны.
Ясно, что эти предки представляют собой не что иное, как результаты превращений. Человек, которому всегда удавалось чуствовать себя кенгуру и выглядеть кенгуру, стал тотемом кенгуру. Это превращение, которое часто производилось и использовалось, обрело характер окончательности и благодаря мифам, находящим драматическое воплощение, передавалось от рода к роду. Поэтому крепость связи между превращением и приумножением невозможно переоценить, оба идут рука об руку. Если превращение утвердилось, и его точный образ воспроизводится в традиции, оно гарантирует приумножение обоего рода созданий, которые в нем едины и нераздельны.
Одно из этих созданий всегда человек. В каждом тотеме он обеспечивает себе приумножение другого животного. Племя, состоящее из многих тотемов, присваивает себе приумножение их всех.
Я не могу завершить этот предварительный и очень обобщенный обзор австралийских двойных фигур, не упомянув об еще одном роде тотемов. Их перечень мог бы вызвать удивление, но читатель с ним уже знаком. Среди тотемов австралийцев есть тотемы облаков, дождя и ветра, травы, горящей травы, огня, моря, песка и звезд.
Это перечень природных символов массы, которые были детально нами разобраны. Лучше не докажешь их древность и значимость, чем найдя их в числе тотемов австралийцев.
Было бы ошибкой решить, что умножающие стаи всегда связаны с тотемами и всегда столь долговечны, как у австралийцев. Бывают представления более узкого локального характера, когда цель привлечь нужных животных в конкретное время в конкретном месте. Заранее предполагается наличие больших стад поблизости.
Сообщение о знаменитом бизоньем танце манданов индейского племени из Северной Америки относится к первой половине прошлого столетия.
Получилось так, что бизоны собрались огромными массами и бродили по степям в разных направлениях с запада на восток и с севера на юг, куда им только хочется. А майданам вдруг нечего стало есть. Они маленькое племя, и поскольку у них много врагов, манданы не рискуют далеко уходить от дома.
Так у них начался настоящий голод. Когда такая беда, каждый приносит из своей палатки маску, которую держат наготове для подобных случаев: шкуру с бизоньей головой, увенчанной рогами. Начинается танец, призывающий бизонов. Он должен приманить стада, изменив их направление, повернув их к деревне манданов.
В это время общего возбуждения на холмах вокруг деревни стоят наблюдатели. Увидев приближающихся бизонов, они дают условный сигнал, который сразу замечают в деревне. Танец может длиться без перерыва две-три недели.
Он всегда приводит к желаемому результату: считается, что бизоны приходят из-за него.
К маске обычно прикреплена еще полоса шкуры во всю длину животного с хвостом на ней; она свисает по спине танцора и волочится по земле. Кто устал, демонстрирует это, сильно наклоняя тело параллельно земле, тогда другой целится в него из лука, пускает тупую стрелу, и он падает, как убитый бизон. Окружающие хватают его, вытаскивают за ноги из круга и размахивают над ним своими ножами. Проделав все движения, имитирующие снятие шкуры и расчленение туши, они его отпускают, и его место сразу занимает новый танцор, врывающийся в круг с маской на голове.
Так танец продолжается день за днем и ночь за ночью, пока наблюдатель не просигналит: бизоны пришли.
Танцоры изображают одновременно бизонов и охотников. В масках они бизоны, но луки, стрелы и копья выдают в них охотников. Пока мандан танцует, он считается бизоном и ведет себя как таковой. Когда он устает, он усталый бизон.
Он не может покинуть стадо, иначе его убьют. Он падает не от усталости, а сраженный стрелой. До самого смертного мига он остается бизоном. Охотники уносят его и разделывают. Сначала он был стадом, теперь превратился в добычу.
Бизоны, облик и поведение которых человеку хорошо известны, так похожи на людей, они ведь охотно танцуют и дают замаскированным врагам заманить себя на представление. Танец длится так долго, потому что рассчитан на дальнюю цель. Бизон чует его притяжение издалека, но поддается ему, только если танец идет на высоком накале.
Снизится накал нет уже настоящей стаи, и бизоны, которые еще далеко, повернут куда-нибудь в другое место. Ведь вокруг бродит много стад, и каждое может привлечь их к себе. Танцующие должны стать самой притягательной силой.
В качестве приумножающей стаи, ни на мгновение не снижающей накала своей страсти, они сильнее, чем стабильные и замкнутые стада, и влекут к себе неудержимо.
Причастие
Приумножающим действием особого рода является совместная трапеза. Согласно принятому ритуалу, каждому из участников вручается часть убитого животного. Вместе едят то, что вместе добыто.
Части одного и того же животного поглощаются всей стаей. Нечто от одного тела входит в них всех. Они хватают, кусают, жуют, глотают одно и то же.
Все, кто в этом участвовал, объединены теперь этим животным, оно содержится в них всех.
Этот ритуал совместного поглощения и усвоения есть причастие. Ему придается особый смысл: оно должно происходить так, чтобы поедаемое животное чувствовало уважение к себе.
